Церковнославяно-русская полисемия как отражение секулярной и сакрально-религиозной функций русского языка

Основная функция церковнославянского языка - религиозная, функция средства богообщения, что ведет к проблеме сакральности. Строго говоря, специально сакральных языков «не бывает», поскольку сакрален не язык сам по себе (язык - лишь одно из семиотических средств, то есть средство передачи информации, но не сама информация), а те особые значения и смыслы, которые средствами естественного языка опредмечиваются и передаются.

Церковнославянский язык специально предназначен для выражения сакральных содержаний, так что в целостном семантическом пространстве сакрального церковнославянский и секулярный русский находятся в отношениях пересечения.

Это обстоятельство лежит в основе теории церковнославяно-русской диглоссии (сущ. диглоссия по внутренней этимологической форме буквально - двуязычие: из гр. прист. di-‘двойной’ + glossa‘язык как орган тела >язык как говор, речь’ + суф. -иу(а)), существо которой применительно к общенациональному русскому языку в рамках данной работы интерпретируется как церковнославяно-русская полисемия лексем, выражающих как секулярные, так и сакрально-религиозные содержания, связанные с церковнославянским языком как живым явлением сакрально­религиозной составляющей языкового сознания.

Это утверждение нуждается в некоторых пояснениях, связанных с особенностями толкования понятия «диглоссия».

Разъяснение

понятия

«диглоссия»

лингвистическом

энциклопедическом словаре:

«ДИГЛОССИЯ... одновременное существование в обществе двух языков или двух форм одного языка, применяемых в разных функциональных сферах. В отличие от билингвизма и многоязычия диглоссия как социолингвистический феномен предполагает обяза­тельную сознательную оценку говорящими по шкале “высокий - низкий” (“торжественный - обыденный”). Компонентами диглоссии могут быть разные языки (напр., французский и русский в дворянском обществе России 18 в.) разные стили языка (напр., книжный - разговорный в теории трех “штилей” М.В. Ломоносова)» [Языкознание 1998: 136].

В цитируемой словарной статье - два примера «диглоссии» из нашей истории: первый пример (французский и русский языки) относится к дворянам, свободно владевшим французским языком, второй пример отсылает к теории «трех штилей» Ломоносова.

В цитированной словарной статье (фрагмент: «.разные стили языка (напр., книжный - разговорный в теории трех “штилей” М.В. Ломоносова)» за вводным словом «например» названы два стиля («книжный - разговорный»), - а как же тогда с названием: «теория трех “штилей”»?

Процитируем первоисточник - фрагмент из ломоносовского «Предисловия о пользе книг церковных в российском языке»:

«Как материи, которые словом человеческим изображаются, различествуют по мере разной своей важности, так и российский язык чрез употребление книг церковных по приличности имеет разные степени: высокий, посредственный и низкий. Сие происходит от трех родов речений российского языка.

К первому причитаются, которые у древних славян и ныне у россиян общеупотребительны, например: бог, слава, рука, ныне, почитаю.

Ко второму принадлежат, кои хотя обще употребляются мало, а особливо в разговорах, однако всем грамотным людям вразумительны,

например: отверзаю, господень, насажденный, взываю. Неупотребительные и весьма обетшалые отсюда выключаются, как: обаваю, рясны, овогда, свене и сим подобные.

К третьему роду относятся, которых нет в остатках славенского языка, то есть в церковных книгах, например: говорю, ручей, который, пока, лишь.

От рассудительного употребления и разбору сих трех родов речений рождаются три штиля: высокий, посредственный и низкий.

Первый составляется из речений славенороссийских, то есть употребительных в обоих наречиях, и из славенских, россиянам вразумительных и не весьма обетшалых. Сим штилем составляться должны героические поэмы, оды, прозаичные речи о важных материях, которым они от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышаются. Сим штилем преимуществует российский язык перед многими нынешними европейскими, пользуясь языком славенским из книг церковных.

Средний штиль состоять должен из речений, больше в российском языке употребительных, куда можно принять некоторые речения славенские, в высоком штиле употребительные, однако с великою осторожностию, чтобы слог не казался надутым» [Ломоносов 1952: 588-589].

В большинстве учебников и пособий по истории русского литературного языка цитируется или пересказывается этот знаменитый ломоносовский фрагмент. Однако смысл названия всей работы («Предисловие о пользе книг церковных в российском языке») нуждается в специальном внимании.

Если «предисловие» именно о пользе «книг церковных» (в контексте цитированного фрагмента и всей работы Ломоносова: о пользе слов «церковных», то есть «славенских», старо- и церковнославянских), - то, следовательно, пафос всей работы следует прочитывать как необходимость использовать в «российском языке» самые разнообразные «речения», в том

числе и «церковные» - как носители особых высоких смыслов, пригодных для размышлений «о важных материях». Из числа «важных материй», разумеется, никак нельзя исключать размышления религиозного характера.

Церковнославянский язык, составляющий ядро церковно-религиозного стиля как средства языкового опредмечивания реальностей православного религиозного сознания, в секулярной проекции целесообразно соотносить с «подъязыками», фундирующими другие стили. Так, научный стиль не может существовать без частных терминологических систем - подъязыков математики и физики, биологии и геологии, лингвистики и психологии и т. д. Подчеркнем: это особые подъязыки, для овладения которыми требуется специальное обучение - начиная со школы, во многих случаях - с начальной школы. В этом ряду оказывается и церковнославянский язык - как один из «подъязыков» современной культуры, его специфика лишь в том, что он является средством языкового опредмечивания реальностей не секулярного научного знания и сознания, но знания и сознания религиозного, православного

Ж.К. Киынова, посвятившая основательную монографию

рассмотрению культурно-цивилизационной роли славянизмов, говорит об особой «семантической памяти» славянизмов, которые часто реализуют «два значения: “духовное”, религиозное и “светское”, “мирское”, при этом “духовное” воспринимается современным носителем языка как узкоспециальное - “церковное”» [Киынова 2014: 93]. Славянизмы - живой языковой мост не только между разными культурно-историческими эпохами, но и - в синхронии языка - между сакрально-религиозным и «мирским» типами сознания. Сознательное или неосознанное использование славянизмов всегда вносит в общение элемент сакральности. «Употребление библейского слова проецирует идеи святости, сакральности на все, что имеет отношение к Библии и религиозному культу. Это открывает возможности для воздействия на носителей языка через обращение к авторитету Библии и библейского слова» [Киынова 2012: 59], причем в самых разных сферах

общения и типах дискурса - от обиходного до публицистического и политического.

Таким образом, сакральное - это «священное», но не эзотерическое, не тайное и малодоступное - напротив, в случае Православия - такое «тайное», которое открыто для всех. Церковнославянский язык - хранитель и храм православного сознания, живое средство богообщения.

1.3.3.