Структурализм как онтология языка

Отмеченные положения структуралистской онтологии логически следовали друг за другом так, что мы не могли прервать эту непрерывно текущую цепочку отличий, чтобы выделить еще один принципиально значимый момент и заявить структуралистскую онтологию как онтологию языка.

Не будем здесь повторять квалификацию структурных объектов как языковых образований, называя так структуралистскую онтологию (онтологией языка), в данном случае хотелось бы обозначить в ней место и роль смысла. В гуманитарных науках, в конечном счете, все настроено на воссоздание смысла. Именно поэтому самые сильные обвинения в адрес структурализма (обвинения в формализме) сводились к тому, что в его исследованиях объект науки утрачивает всякий смысл. Приведу одно из таких критических замечаний. Хр. Тодоров как представитель марксистского литературоведения, оценивая через взгляды Барта структурализм в целом, писал в начале 70-х гг.: «Структурализм в языкознании придает исключительную важность тому, что можно непосредственно наблюдать, т. е. означающему что же касается смысла, то последовательные структуралисты вообще не считают, что он может являться объектом языковедческого иссле

дования»¹. Оценка очень характерная в том плане, что критики в упор не хотят признавать своеобразия структуралистской трактовки смысла. А ведь чтобы достичь объективности исследования, структуралисты вводят смысл в сам порядок связи материальных элементов (означающих). Весь смысл как раз и заключен в знаках и их местоположении - не нужен истолкователь, не стоит отыскивать контекст и пр. У того же Барта по поводу смысла мы находим такое рассуждение: «на второй стадии моделирующей деятельности разыгрывается не что иное, как своего рода борьба против случайности ; именно благодаря регулярной повторяемости одних и тех же единиц и их комбинаций, произведение предстает как некое законченное целое, иными словами, как целое, наделенное смыслом; лингвисты называют эти комбинаторные правила формами, и было бы весьма желательно сохранить за этим истрепанным словом его строгое значение»^[207]^[208].

Как видите, мы возвращаемся к тем категориям, с помощью которых раскрывали онтологический статус структуры. Смысл, порядок, композиция, закон связи элементов, форма - это все родственные понятия в данном случае.

В критериальных признаках структурализма Делез, безусловно, не мог обойти вопроса о смысле. И он говорит о нем, раскрывая его как оборотную сторону символической природы элементов, а это в его классификации второй критерий, по которому распознают структурализм. Он, будучи хорошо знакомым с творчеством структуралистов-шестидесятников и досконально зная вопросы, по которым они полемизировали друг с другом (а по вопросу о смысле мы можем найти у них, казалось бы, взаимоотрицающие позиции), тем не менее, выделяет наличность смысла как общую для всех структуралистов характеристику. Если есть структура, то есть и смысл - вот в каком аспекте представляется возможным говорить о наличности смысла. Хотелось бы назвать эту характеристику объективностью смысла, но Делез специально оговаривает, что символический мир нельзя относить ни к реальному (объективному), ни к воображаемому. Вот его обобщающее определение: «смысл всегда следует из комбинации элементов, смысл - всегда результат, эффект: эффект не только в качестве продукта, но и как языковой, позиционный эффект. Для структурализма имеется слишком много смысла, сверхпроизводство, сверхдетерминация смысла, всегда производимого в избытке посредством комбинации мест в структуре»^[209]. И хотя в цитированных

словах Делеза не присутствует сам термин «наличность», тем не менее, именно она и подразумевается: наличие смысла определяется наличием элементов и отношений между ними - ведь смысл целиком и полностью явлен. Многосмыслие (или как говорил об этом Лотман, всякий смысл - это «глыба смысла») также наличествует в каждой данной системе. И Лотман заявляет это, когда пишет, что «семиотическое пространство заполнено конгломератом элементов, находящихся в самых различных отношениях друг с другом: они могут выступать в качестве сталкивающихся смыслов, колеблющихся в пространстве между полной тождественностью и абсолютным не соприкосновением.

Эти разноязычные тексты одновременно включают в себя обе возможности, то есть один и тот же текст может быть по отношению к некоему смысловому ряду в состоянии не пересечения, а к другому - тождества. Это разнообразие возможных связей между смысловыми элементами создает объемный смысл, который постигается в полной мере только из отношения всех элементов между собой и каждого из них к целому. Кроме того, следует иметь в виду, что система обладает памятью о своих прошедших состояниях и потенциальным «предчувствием» будущего. Таким образом, смысловое пространство многообъемно и в синхронном, и в диахронном отношении. Оно обладает размытыми границами и способностью включаться во взрывные процессы»¹.

«Объемность («многообъемность»), многосмыслие смысла - вот с чем предлагают работать в гуманитарных науках структуралисты и предлагают конкретные методы его обнаружения. Этим, как мне представляется, онтология языка лишний раз демонстрирует игровой момент структуралистской картины мира, который был ранее отмечен.

Отметим, что данный аспект структурализма наименее исследован в критической литературе.

На основании сказанного выделим третье отличие структуралистской концепции науки. Особое внимание среди гуманитарных наук структуралисты уделяют наукам о языке. Понятно, что это следствие трансформации изучаемых предметов в структуралистские объекты, которые представляют собой не что иное, как знаковые, языковые структуры. А закономерности их функционирования, в свою очередь, составляют предмет лингвистики, но тоже нетрадиционно понятой. Вот почему практически в каждой структуралистской работе отдается дань Ф. де Соссюру, который еще в 10-е гг. прошлого столетия попытался расширить границы традиционной лингвистики, обращенной только к структурам естественных языков, введя такую структурную

единицу как «означающее/означаемое» и предложив рассматривать знаковые системы в двух аспектах - «синхронии/диахронии».

Ведь революционное для гуманитарных наук открытие структуралистов заключается в том, что они могут выйти на столь высокий уровень обобщения (т.

е. абстрагирования от конкретики), который свойствен лингвистической науке. Любопытное рассуждение на этот счет мы находим у Якобсона. В статье с привлекательным названием «Поэзия грамматики и грамматика поэзии»¹ он проводит аналогию между ролью грамматики в поэзии и ролью геометрического порядка в живописи, при этом он ссылается на подобное же сравнение, которое раньше его на десять лет провел Сталин в работе, о которой шла речь в начале статьи. Вот что он цитирует из сталинской книги: « абстрагируясь от частного и конкретного, как в словах, так и в предложениях, грамматика берет то общее, что лежит в основе изменений слов и сочетаний слов в предложениях и строит из него грамматические правила, грамматические законы В этом отношении грамматика напоминает геометрию, которая дает свои законы, абстрагируясь от конкретных предметов, рассматривая предметы, как тела, лишенные конкретности, и определяя отношения между ними не как конкретные отношения каких-либо конкретных предметов, а как отношения тел вообще, лишенных всякой конкретности»^[210]^[211]. Парадокс заключается в том, что, понимая, какой степени абстрактности можно достичь при исследовании явлений с помощью грамматических методов, лидер отечественного марксизма, тем не менее, спровоцировал идеологическую битву с формалистами, отголоски которой в виде огульного неприятия формализма слышны и по сей день.

Действительно, Якобсон в другой своей статье, написанной совместно с Леви-Строссом, подтверждает заявленный тезис, обнаруживая, например, принципиальное сходство лингвистических и мифопоэтических структур. Замысел своего совместного исследования они выразили так: « лингвист и этнолог сочли необходимым объединить свои усилия и попытаться понять, как сделан сонет Бодлера, ибо независимо друг от друга, каждый в своей области, они столкнулись с дополнительными проблемами. В поэтическом произведении лингвист обнаруживает структуры, сходство которых со структурами, выделяемыми этнологом в результате анализа мифов, поразительно»^[212].

Обратим еще раз внимание на название статьи Якобсона («Поэзия грамматики и грамматика поэзии»): в свете сказанного подтверждается возможность существования грамматики поэзии. А если обобщить заложенный в этой идее принцип, то можно сказать, что допустимо использование грамматических (а шире - лингвистических) средств в изучении самых разных конкретных областей науки, поскольку лингвистика и изучаемые ею языковые структуры достигают того же уровня обобщений, что и математика с исследуемыми ею математическими структурами.

Если оценить опыт применения грамматических средств к художественно-поэтическим текстам, т. е. того, чем конкретно и занимались т. н. «русские формалисты», то мы должны будем обратиться к тому, что называли в этот период поэтикой. Не случайно ранние структуралисты много рассуждали о поэтике, как теоретическом уровне исследования повествовательных текстов. Цв. Тодоров с дистанции 60-х гг. в статье под названием «Поэтика» пытается показать, какую принципиальную новизну внесла структуралистская поэтика в исследование художественных произведений, в отличие от господствовавшей ранее герменевтической традиции, которая полагалась главным образом на процедуру интерпретации. Он считает, что, в отличие от герменевтической интерпретации отдельных произведений, теоретическая поэтика « воплощает одновременно и „абстрактный" подход к литературе и подход „изнутри". Объектом структурной поэтики является не литературное произведение само по себе: ее интересуют свойства того особого типа высказываний, каким является литературный текст. Именно в этом смысле структурная поэтика интересуется уже не реальными, а возможными литературными произведениями; иными словами, ее интересует то абстрактное свойство, которое является отличительным признаком литературного факта, - свойство литературности. В задачу исследований такого рода входит построение теории структуры и функционирования литературного текста».¹ В этом размышлении Тодорова о теоретической поэтике показано ее своеобразие на фоне тех способов изучения литературы, которые господствовали ранее. В конечном счете, изучение художественно-поэтических произведений сводится к исследованию непосредственно текстовой реальности - законам языка.

Вместе с тем, для языка литература, важнейшей составляющей которой является поэзия, - это наиболее подходящая, адекватная природе языка среда обитания. Не случайно ранние стадии формирующегося человеческого сознания и, соответственно, языка получили название

мифопоэтического мышления.

Литература - подлинная языковая стихия. Есть основания прокомментировать первую половину названия статьи Якобсона («Поэзия грамматики и грамматика поэзии») таким образом, что наука (точнее, науки) о языке должна быть понята в некотором более широком смысле, чем когда мы имеем дело только с грамматикой или лингвистикой в их строгом значении. Ведь, действительно, когда мы рассуждали о том, что для структуралистов все объекты исследования предстают как языковые структуры: не только художественно-поэтические произведения, но и мифы, религия, наука, мода, экономика, политика - в общем все то, на что падает взор гуманитария, то становится понятным, что речь должна идти о какой-то особой лингвистике. И рассуждения структуралистов на этот счет имеются. Так, Барт рассуждает о некоей «транслингвистике», которая была бы способна охватить объекты, единицами которых являются уже не фонемы, морфемы и семемы, а «более крупные языковые образования миф, рассказ, журнальная статья, либо предметы, созданные в рамках нашей цивилизации, в той мере, в какой мы о них говорим (в прессе, в рекламном описании, в интервью, беседе )»^[213]. Он вводит также понятие «семиологии» для обозначения новой области гуманитарного знания, которая бы имела дело с миром, несущим в себе значения, - а это весь мир человеческой культуры, и имела бы возможность трансформировать различные системы значений в языковые структуры. Но можно и не углубляться в конкретные замыслы Барта, поскольку мы знаем, что в первой половине ХХ столетия возникли различные отрасли знания, которые обращены не только к естественным языкам (предмету традиционной лингвистики), но к любым знаково-символическим системам и всему тому, что так или иначе сводимо к ним. Тогда, наряду с лингвистикой, следует назвать семиотику со всеми ее подразделами (прагматику, семантику и синтактику) и разновидностями (зоосемиотика, техносемиотика, социосемиотика и др.), теорию информации, текстологию и многое другое. Нам здесь важно отметить, что структурализм как концепция и методология гуманитарных наук, в первую очередь, ориентирован на науки о языке, поскольку является онтологией языка со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Итак, есть все основания признать структуралистскую концепцию науки, которая мощно заявила о себе в первой половине ХХ в. Своеобразие ее в том, что при обращении к гуманитарным наукам, она смогла выработать методологию, раскрывающую специфику объектов гуманитарных исследований на теоретическом уровне.

Литература

1. Барт Р. От науки к литературе// Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / пер. с фр.; сост., общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. М.: Прогресс, 1989. 616 с.

2. Барт Р. Структурализм как деятельность // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989. 616 с.

3. Барт Р. Основы семиологии// Структурализм: «за» и «против»: сборник статей / пер. с англ., фр. и др. М.: Прогресс, 1975.469 с.

4. Бряник Н. В. Динамика структуралистской концепции науки: от «русских формалистов» к французским структуралистам-«шестидесят- никам» // Новые идеи в социокультурной динамике науки: Коллективная монография. Вып. 3. Екатеринбург: УрО РАН, 2005.402 с.

5. Бряник Н. В. Онтология структурализма // В поисках новой онтологии: Сборник статей. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2004. 272 с.

6. Бряник Н. В. Структуралистская концепция науки // История и философия науки и техники: Словарь для аспирантов и соискателей / науч. ред. Н. В. Бряник; отв. ред. О. Н. Томюк. Екатеринбург: Макс-Инфо, 2016. 328 с.

7. Делез Ж. По каким критериям узнают структурализм? // Ж. Делез. Марсель Пруст и знаки. СПб.: Алетейя, 1999. 189 с.

8. Крутоус В. П. Дискуссионные проблемы структурно-семиотических исследований в литературоведении и искусствознании // Структурализм: «за» и «против»: Сборник статей / пер. с англ., фр. и др. М.: Прогресс, 1975. 469 с.

9. Леви-Стросс К. Структура и форма: размышления об одной работе Владимира Проппа // Семиотика. М.: Радуга, 1983. 636 с.

10. Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2000. 704 с.

11. Мукаржовский Я. К чешскому переводу «Теории прозы» Шкловского» // Структурализм: «за» и «против»: Сборник статей / пер. с англ., фр. и др. М.: Прогресс, 1975. 469 с.

12. Пропп В. Я. Структурное и историческое изучение волшебной сказки // Семиотика. М.: Радуга, 1983. 636 с.

13. Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2001. 192 с.

14. Славиньский Я. К теории поэтического языка // Структурализм: «за» и «против»: Сборник статей / пер. с англ., фр. и др. М.: Прогресс, 1975. 469 с.

15. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики / ред. Ш. Балли, А. Сеше ; пер. с фр. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999. 432 с.

16. Табачникова С. В. Комментарий // М. Фуко. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / пер. с фр. М.: Касталь, 1996. 448 с.

17. Тодоров Хр. Критика литературоведческих взглядов Р. Барта // Структурализм: «за» и «против»: Сборник статей / пер. с англ., фр. и др. М.: Прогресс, 1975.469 с.

18. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / пер. с фр. М.: Касталь, 1996. 448 с.

19. Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы / пер. с фр. М.: Ad Marginem, 1999. 479 c.

20. Шкловский В. О теории прозы. М.: Федерация, 1929. 265 с.

21. Якобсон Р., Леви-Стросс К. «Кошки» Шарля Бодлера // Структурализм: «за» и «против»: Сборник статей / пер. с англ., фр. и др. М.: Прогресс, 1975. 469 с.

22. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против»: Сборник статей / пер. с англ., фр. и др. М.: Прогресс, 1975.469 с.

23. Якобсон Р. Поэзия грамматики и грамматика поэзии // Семиотика. М.: Радуга, 1983. 636 с.

УДК 30+304.9

<< | >>

↑

Источник: На философских перекрестках: коллективная научная монография [С. А. Азаренко, Д. В. Анкин, Е. В. Бакеева, Н. В. Бряник, Ю. Г. Ершов, В. Е. Кемеров, Т. С. Кузубова, В. О. Лобовиков] / Урал. федер. ун-т им. первого Президента России Б. Н. Ельцина, Урал. гум. ин-т, Департамент философии. - М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга,2019. - 292 с.. 2019

Еще по теме Структурализм как онтология языка:

- Логика - Общая философия -

- Деловое общение - Информатика, вычислительная техника и управление - История - Науки о земле - Педагогика - Право РФ - Технические науки - Физика - Философия - Финансы - Экономика - Юриспруденция - Языкознание -