Структурализм и гуманитарная картина мира

Второе отличие структуралистской концепции науки мы видим в том, что данная концепция не только не ограничивается анализом методов, но мы обязаны ей выработкой особой онтологии - созданием

научной (что очень важно) гуманитарной картины мира.

Онтологическая составляющая структурализма, очевидно, завязана на понимании структуры и трактовке ее статуса. Из характеристик структурного объекта, изложенных ранее, следует, что структуры - это какой-то особый мир.

Выход исследователей на уровень структурных образований и их те­оретическое предъявление профессиональному кругу было, по-види­мому, поводом для ярых обвинений в формализме авторов структу­ралистских работ. Не случайно поэтому такой ярлык одним из пер­вых был навешан на произведения отечественных литературоведов 10-20-х годов, которые и известны в литературе как «русские форма­листы», поскольку именно они впервые представили особость струк­турного мира. По-видимому, структуру каким-то образом раскрывали через форму (раз их обвиняли в формализме), поскольку всегда новое сначала предстает через старое, уже известное.

Так, по мнению Мукаржовского и Шкловского, именно в поня­тии формы кодируют структуру, когда утверждают, что «литератур­ное произведение есть чистая форма, оно есть не вещь, не материал, а отношение материалов. И как всякое отношение, это отношение ну­левого измерения. Безразличен масштаб произведения. Шутливые, трагические, мировые, комнатные произведения, противопоставления мира миру или кошки камню равны между собой»^[176]. Хотя акцент сделан на чистой форме, но ей дается такая трактовка, что она не отрицает содержания: ведь в форму теоретик включает и композицию, поня­тую как организация смысловой стороны произведения.

Структуралистские идеи развиваются в данном направлении и дальше. Любопытный материал подбрасывает упомянутая ранее по­

лемика Леви-Стросса с Проппом (60-е гг.). Обратим внимание на то, что является центральным вопросом дискуссии (в концентрирован­ном виде он представлен в названии статьи Леви-Стросса «Структура и форма»). У Леви-Стросса мы находим: «Сторонников структурно­го анализа. нередко обвиняют в формализме. Говорить так - значит упускать из виду, что формализм - это самостоятельная доктрина, с которой, не отрицая своей преемственности, структурализм все же расходится в силу весьма различного отношения обеих школ к катего­рии конкретного. В противоположность формализму, структурализм отказывается противопоставлять конкретное абстрактному и лишь аб­страктному придавать привилегированное значение. Форма опреде­ляется через свою противопоставленность инородному ей материалу; структура же не обладает отличным от нее содержанием: она и есть содержание в его логически организованном виде, причем сама эта организация рассматривается как факт реальной действительности»^[177].

Что важно в высказывании Леви-Стросса. По меньшей мере, он не отрицает преемственности структурализма с формализмом - значит, понимание структуры вырастает из понимания формы. Но при этом он считает, что у формалистов форма противостоит содержанию (по­нятому как материал), а вот у структуралистов структура включает в себя и содержание, и форму, как логическую упорядоченность само­го содержания, и поэтому столь же реальную, как и содержание.

В своем ответном слове на обвинения в формализме Пропп пы­тается раскрыть способ существования структуры. Он согласен с тем, что формализм - это отрыв формы от содержания, но при этом он отказывается рассуждать о категориях «содержание-форма» только на уровне философских обобщений и переводит разговор в плоскость предмета своего научного интереса - волшебных сказок. Формальное изучение, по его мнению, заключается в анализе только отдельных сю­жетов (которых существует бесчисленное множество), когда не видят связи между ними, и каждый сюжет интересен сам по себе. Он считает,

что «для формалистов целое есть механический конгломерат из раз­розненных частей. Соответственно в данном случае жанр волшебной сказки представляется как совокупность не связанных между собой от­дельных сюжетов. Для структуралиста же части рассматриваются и изу­чаются как элементы целого и в их отношении к целому. Структуралист видит целое, видит систему, там, где формалист ее видеть не может. То, что дается в „Морфологии", дает возможность межсюжетного изу­чения жанра как некоего целого, как некой системы, вместо изучения посюжетного >>¹. Как видим, Пропп с понятием формы связывает понятие структуры (системы) и со своей стороны раскрывает форму че­рез понятия «целое» и «часть». Структуралистский метод позволяет вы­плыть из чистой конкретики, аналитичности и дробности и высветить специфику такого эстетического объекта как жанр волшебной сказки в ее целостности. И далее, в контексте его подхода (в котором он рас­крывал понятия сюжета, композиции, функции, переменных и посто­янных факторов и др.) он поясняет: «Если сюжет можно назвать содер­жанием, то композиция содержанием никак названа быть не может.

пени, в какой в мире вещей не существует общих понятий: они есть только в сознании человека»¹, но эта абстракция выделена из живого материала сказок, она вся пропитана конкретикой («моя модель со­ответствует тому, что моделируется, она основана на изучении мате- риала»^[181][182], - пишет он) и не является самоцелью - эта абстрактная схема позволяет чисто математически рассчитать множество всех возмож­ных комбинаций сюжетов.

На что стоит обратить внимание в характеристиках структуры Проппом. Он также сополагает структурный способ существования с формой и содержанием объектов, временами понимая под структу­рой их единство, а иногда отождествляя структуру с формой как зако­ном организации содержания.

Нас во всей этой полемике в первую очередь интересует катего­риальное описание особенностей структурного существования. Вы­явленные моменты смогут предстать во всей их значимости, когда нам удастся осветить интересующий нас вопрос в контексте позднего структурализма (и здесь, конечно, ограничиваться одним Леви-Строс­сом было бы явно недостаточно). Обратимся к Делезу, обобщающему и подытоживающему структуралистские идеи именно в интересующем нас ключе.

Признание им символического характера структур - это только ис­ходное звено данной им (систематизированной из многих позиций) трактовки. Далее, в близком к только что рассмотренному контексту категорий он рассуждает: «она (речь идет о структуре. - Н. Б.) не имеет ничего общего с формой, так как структура нисколько не определяется автономностью целого, его богатством по сравнению с частями : наоборот, структура определяется природой некоторых атомарных элементов, которым предначертано учесть одновременно формиро­вание целостностей и вариацию их частей»^[183]. В этой фразе присутствует, казалось бы, отрицание того, что по своему онтологическому статусу структура является формой, но мы уже видели, что форма может по­ниматься по-разному. В данном случае Делез отрицает то, что струк­туру можно отождествить с такой формой, которая отвечает лишь за целостное состояние объекта, но полностью равнодушна к его частям. Он отстаивает такое понимание структуры, при котором есть взаимо­

зависимость частей и целого. Но в вышеизложенном подходе Проппа мы, как раз, и обнаружили подобную взаимозависимость, при этом для него целостность (композиция волшебной сказки) не задана из­вне - она определена устойчивыми отношениями между поступками действующих лиц (названных им функциями). Функции и являются у него «атомарными элементами», поскольку число их ограничено (значит, порядок между ними установить можно), а проявлений много (вот вам и вариация частей).

Когда Делез специально оговаривает, что структура «не имеет об­щего с сущностью»¹, и поясняет это тем, что она представляет собой некое «комбинационное единство», построенное на «формальных эле­ментах» (которые значимы только своей элементарностью и ничем больше), то он только в современной терминологии (прошедшей через все тонкости системно-информационных технологий) подтверждает необходимость дополнения категориального блока «форма-содержа­ние» понятиями «целое-часть», система-элемент».

Параллели с ранними исследованиями структуралистов невольно возникают и при обнаружении им других характеристик структур. Ког­да он пишет, что «никто лучше Луи Альтюссера не обозначил статус структуры как равный самой „Теории": символическое следует пони­мать как производство исходного и специфического теоретического объекта»^[184][185], то как не сопоставить эту оценку с признаниями абстракт­ности структуры, сравнением ее статуса со статусом общих понятий (они существуют только в сознании человека). Но современная наука наработала новую систему терминов для обозначения этого аспекта существования структуры. И Делез воспользовался этими новыми на­работками, что подтверждает следующий пассаж из его рассуждений: «Возможно, слово „виртуальность" точно обозначит способ существо­вания структуры, или теоретического объекта. При том условии, если это слово лишить всей неопределенности; так как виртуальное имеет собственную реальность, которая, однако, не смешивается ни с акту­альной реальностью, ни с настоящей или прошлой актуальностью; оно обладает собственной идеальностью, которая не смешивается ни с воз­можным образом, ни с абстрактной идеей. Скажем о структуре: реальна, не будучи актуальной, и идеальна, не будучи абстрактной.Извлечь структуру области означает определить целиком виртуальность сосу­

ществования, которая предшествует существам, объектам и произве­дениям данной области. Любая структура является множественностью виртуального сосуществования»^[186].

Ведь дело не только в погоне за новомодными терминами. В слу­чае со структурой понятие «виртуального существования» проясняет, как мне представляется, более тонкие механизмы, чем простое призна­ние в ней статуса общих понятий или теоретического объекта. На при­мере творчества Проппа введение данного понятия (виртуальности) не кажется надуманным. Композиция как схема-закон построения волшебных сказок реальна, но впервые-то появляется только в голо­ве ее открывателя (даже не изобретателя - ведь он ее не выдумал), поэтому она идеальна. Но при своей всей идеальности, она не явля­ется извлечением только какой-то одной стороны волшебных сказок (формируя, например, понятие «цвет» мы отвлекаем, абстрагируем цветность от многочисленных предметов и явлений) - она берет це­лостность сказки через призму ее постоянных и переменных. Поэтому в виртуальном существовании идеальность - это идеальность не аб­страктного, а конкретного. Виртуально существующие структуры по­гружены во множественность конкретного. Возражая Леви-Строссу, Пропп неоднократно подчеркивал, что за спиной его исследования тысячи обработанных им сказок - значит, в скромно названной им «композиции волшебной сказки» спрессовано это множество, и в лю­бой момент оно (или его часть) может быть развернуто.

И все-таки, при всей важности отмеченных отличий структурной реальности (теперь такое словосочетание допустимо, поскольку мы выявили тождественность структурного способа существования и вир­туальной реальности) мы больше шли по пути оправдания исполь­зования традиционных категорий для ее описания. Но если руковод­ствоваться логикой выделения, в первую очередь, наиболее значимых признаков структуры, то, будучи уже со второй половины ХХ столе­тия активно втянутыми в системно-структурную проблематику, мы не можем не сознавать сопряженность структуры с элементами. В чем своеобразие структуралистской версии в раскрытии взаимозависимо­сти структуры и элементов?

Анализируя опыт структуралистских исследователей, Делез при­ходит к выводу, что элементы (атомарные единицы) в их построениях имеют формальный характер, поскольку они сами по себе ничего не зна­чат (не важна ни их внутренняя, ни внешняя природа). В таком случае, для чего нужны и что фиксируют формальные элементы? Вся их роль

заключена в том месте, которое они занимают по отношению к дру­гим элементам. Но если структура создается порядком взаимоотноше­ний элементов, то структурность в собственном смысле слова и есть «.пространство, чистый spatium, постепенно конституируемый в качестве порядка соседства, где понятие соседства имеет прежде всего порядковый смысл»¹. Местоположение (топос), порядок, комбинация, композиция, отношение в данном случае взаимозаменимые понятия.

Делез подтверждает философичность структурализма, наличие в нем определенной картины мира такой оценкой: «Структурализм неотделим от новой трансцендентальной философии, где места берут верх над тем, что их заполняет»^[187][188].

Вчитываясь еще раз в определение Шкловского по поводу того, в каком смысле литературное произведение есть чистая форма (чи­стая форма являет собой только отношение материалов, полностью от­страненное от всех их особенностей), нельзя не признать, что другими словами (вместо материалов - формальные элементы; вместо чистой формы - порядок отношений), но выражена та же суть открытой струк­турализмом реальности. Делез не добавляет ничего принципиально нового к тому, что было обнаружено отечественным теоретиком ли­тературы, когда отмечает, что «любая структура представляет два сле­дующих аспекта: систему отношений, по которым элементы взаимно определяются, и систему единичностей, соответствующую этим отношениям и очерчивающую пространство структуры»^[189]. Под­черкиваю эти моменты для того, чтобы еще раз заявить об идейном родстве представителей ранней и позднее волны структурализма.

Формальность элементов не единственный существенный для структурализма признак элементов. Делез настаивает и на симво­лической природе элементов, и это вполне логично, если вспомнить, что для него структуры являют собой некое «символическое царство» и «символический порядок». Что несет в себе характеристика элемен­тов как символических? Если акцент на формальных элементах за­ставляет выявлять порядок их связи (структурность, целостность, си­стемность), то сдвиг внимания на символичность элементов позволяет увидеть в каждом из них потенциальное множество закодированных ими реалий (счастливый конец, которым неизбежно заканчиваются волшебные сказки в каждой из них имеет свое проявление; элемен­ты семиосферы культуры чрезвычайно отличаются не только у куль­

тур Востока и Запада, но и в рамках каждого из данного типа культур и т. д.). Вот поэтому Делез и отмечает, что «символические элементы во­площаются в реальные существа и объекты рассматриваемой области; отношения актуализируются в реальных отношениях между этими существами»¹, - и далее, - « символические элементы и отношения между ними определяют природу существ и объектов, которые из них следуют»^[190][191]. Символизм элементов - показатель их способности муль­типлицироваться, т. е. размножаться, но не биологически, а в смысле превращения в некое множество.

Виртуальность существования, композиционность (комбиниро­ванный характер) как присутствие некоего порядка отношений между элементами, способность к мультипликации - все эти признаки струк­туры задают контекст игровой ситуации. Игровой момент в онтологии структурализма отмечают многие представители данного направле­ния. Сошлюсь только на некоторых из них. Так, по поводу исследований русских формалистов-структуралистов представитель Пражского линг­вистического кружка пишет: «Структурализм настаивает на тре­бовании, чтобы научное изучение не рассматривало свой материал как статический и раздробленный хаос явлений, понимало бы каждое явление как равнодействующую и источник динамических импуль­сов, а целое как сложную взаимную игру сил»^[192] - (курсив мой. - Н. Б.). Подобная оценка интересна вдвойне: она говорит о том, что структу­ралисты 30-40-х гг. рефлексировали игровой момент в структурных исследованиях и что он присутствовал в самых первых структуралист­ских изысканиях. Чтобы конкретнее представить себе этот игровой момент приведу одну фразу Проппа. У него есть такой ход мысли: « исходя из схемы, можно самому сочинять бесконечное количество ска­зок, которые все будут строиться по тем же законам, что и народная»^[193]. А чтобы не исказить структуралистской онтологии, добавим к сказан­ному им следующее: здесь совершенно неважно, что речь идет об игре человеческой мысли - давайте заменим человека компьютером (он по заданным правилам выдаст еще большее количество новых вари­антов, чем человеческий интеллект). Делез также обращает внимание на «пристрастие структурализма» к игре и трактует это сходным об­разом.

Выделенные признаки структуры раскрывают ее только с внутрен­ней стороны. Но ведь в любой онтологии возникает вопрос: «А что про­

исходит снаружи? Что лежит вне структуры?» Другими словами, не­смотря на то, что структурализм уже с самого начала был настроен выяснять лишь специфику любого данного явления, вопрос о том, что лежит вне изучаемого структурного объекта, - далеко не праздный. И мы находим ответы на него на разных этапах структурализма.

Приведем довольно пространное рассуждение Я. Мукаржовского, в котором он, как нам представляется, развивает позицию В. Шклов­ского именно по интересующему нас вопросу: « то, что находится вне литературы, но связано с ней, не представляет само по себе хаос, а подчиняется строгому порядку и обладает собственным закономер­ным развитием Область социальных явлений, в которую в каче­стве ее элемента входит литература, складывается из множества рядов (структур), развивающихся самостоятельно; таковы, например, наука, политика, экономика, общественное расслоение, язык, мораль, религия и т. д.; но, несмотря на свою автономность, отдельные ряды воздей­ствуют друг на друга. Если мы в качестве исходного пункта возьмем любой из них с целью изучения его функций, т. е. воздействия на иные ряды, то окажется, что и эти функции составляют структуру, что и они постоянно перегруппировываются и взаимно уравновешиваются Но нельзя также недооценивать основополагающее значение и осо­бый характер специфической функции данного ряда, поскольку при полном ее подавлении ряд перестал бы быть самим собой (напри­мер, поэтическое искусство - искусством)»^[194].

Чешский структуралист по сути дела демонстрирует нам «царство структур». Каждая из сфер человеческой деятельности - наука, эконо­мика, религия, политика и др., в свою очередь, являют собой структуры и могут быть промоделированы в качестве структурных объектов. Но, кроме того, функции этих структурных рядов и их взаимозависимости также представляют собой структуру (напомню, что элементами ком­позиции Проппа являются именно функции (поступки героев сказки)). Связь структур подобна принципу «матрешки». Структура, связываю­щая между собой ряды, является внешней по отношению к структу­рам каждого отдельного ряда, но нет ничего внешнего по отношению к структурам вообще, потому что можно предположить существовани- еопределенной структуры, упорядочивающей разные виды человече­ской деятельности (как некую структуру структур) и тем, что ею не яв­ляется, а находится за ее границами, поскольку не удовлетворяет по­рядку отношений именно данной сверхструктуры и т. д. Так, например, семиосфера Лотмана - это структура структур в пределах человеческой

культуры: «Культура в целом может рассматриваться как текст. Одна­ко исключительно важно подчеркнуть, что это - сложно устроенный текст, распадающийся на иерархию „текстов в текстах" и образующий сложные переплетения текстов»¹.

Введение внешних по отношению к каждой данной структуре рядов позволяет, по мнению Мукаржовского, снять оппозицию структурализ­ма и традиционного литературоведения, которое тем и занималось, что анализировало влияние различных внешних факторов на художе­ственные произведения. Вот поэтому он включает в поле деятельности структуралистов-литературоведов, в т. ч. и социологию литературы, но, конечно, трансформированную в ключе структуралистских принципов.

Близкие идеи мы обнаруживаем и у поздних структуралистов. Де­лез, проанализировав все вышеизложенные характеристики структу­ры, все-таки замечает: «мы смогли определить структуру только на­половину. Она начнет двигаться, оживляться, лишь если мы воспро­изведем ее вторую половину»^[195][196], - он имеет в виду именно внешнюю сторону существования структур. Для ее введения он использует поня­тие «серии». Он описывает ее так: «символические элементы, взятые в отношениях, с необходимостью организуются в серию»^[197]. Каждая данная серия соотносится с другой серией, которая создается другими элементами и другими отношениями. В таком случае «любая структура серийна, мультисерийна и не функционирует без этого условия»^[198]. Зна­чит, Делез предлагает нам воспринимать каждую структуру как мно­гоструктурную - тогда внешнее входит во внутреннее, а внутреннее вбирает в себя внешнее.

Логика рассмотрения структуралистской онтологии подталкивает к постановке вполне законного вопроса. Если «царство структур» - продукт моделирующей деятельности человека (Барт, например, очень зримо рисует двухактную процедуру моделирования - членение или деконструкция (исходного объекта) и монтаж (уже структурного объекта)), то нельзя ли предположить, что за появление этого царства несет ответственность человек, что именно он является его творцом?

Знакомство с текстами структуралистов показывает, что подоб­ный вывод был бы поспешным. Напротив, структурализм вступает в оппозицию ко всей новоевропейской классической философии тем, что нивелирует основополагающий статус субъекта. Именно в этом

философскую миссию структурализма видел Фуко при всем не про­стом его отношении к данному подходу: «традиция, идущая от Соссюра к Леви-Строссу, стала стратегической точкой опоры для того, чтобы поставить под вопрос теорию субъекта»¹. Как и остальные представи­тели данного подхода, Фуко настаивает на бессознательном характе­ре структур, он писал об анонимном характере структурированных норм опыта, а в более поздний период, когда место понятия структуры у него занимает дискурс, мы обнаруживаем, что ему (дискурсу) все-та­ки приписываются признаки структуры: « дискурсы должны рас­сматриваться прежде всего как ансамбли дискурсивных событий событие - это и не субстанция и не акциденция, не качество и не про­цесс; конечно же, событие - не из порядка тела. И, однако, оно вовсе не является нематериальным; именно на уровне материальности оно всегда производит эффект или является эффектом; оно имеет место и состоит в отношении, в сосуществовании, в дисперсии, в отсеве, в накоплении и отборе материальных элементов»^[199][200]. Как видим, у Фуко в его «ансамбле дискурсивных событий» налицо все признаки струк­туры, и главный из них - материальность (материальность элементов, материальность отношений между ними). Порядок структуры опреде­ляется не субъектом - он (порядок) ее атрибутивный признак, без ко­торого вместо структуры или композиции перед нами бы представал некий хаотический поток событий или явлений.

Вот эту сложную идею о кардинально ином статусе человека в мире структур (его не субъектном положении) глубоко, просто и, вместе с тем, содержательно выразил Пропп. В завершении статьи он пишет: «Однако методы, предложенные в этой книге до появления структу­рализма, как и методы структуралистов, стремящихся к объективному и точному изучению художественной литературы, все же имеют свои границы применения. Они возможны и плодотворны там, где имеется повторяемость в больших масштабах. Это мы имеем в языке, это мы имеем в фольклоре. Но там, где искусство становится областью творче­ства неповторимого гения, применение точных методов только тогда даст положительные результаты, если изучение повторимости будет сочетаться с изучением единственности »^[201]. Значит, структурный уровень существования бессубъектен не по прихоти исследователя, а он именно таким образом - без влияния субъектов - и формировал­ся. Ведь повторяемость в больших масштабах и позволяет обнаружить

то, что воспроизводится от периода к периоду и поэтому является устойчивым; кроме того, большие временные интервалы позволяют подавать все от имени народа, так как индивидуальность попросту растворяется в общенародном гласе. Мифы, языки, обычаи (у Проппа есть книга «Русские аграрные праздники» (1963), в которой он с помо­щью структурного метода исследовал основные аграрные праздники, обнаружив и в них общую композицию), сказки, религии, системы родства, экономические и политические структуры - вот примеры яв­лений человеческой жизни, которые творились веками и тысячелети­ями, при этом вопрос об их творцах попросту отпадает - их создавало человечество, этносы, нации или целые культуры.

После ясно выраженной мысли Проппа с трудом воспринимается один из последних критериальных признаков данного подхода, вы­деляемый Делезом: «Структурализм вовсе не является мыслью, унич­тожающей субъекта, но такой, которая крошит и систематически его распределяет, которая оспаривает тождество субъекта, рассеивает его и заставляет переходить с места на место: его субъект всегда кочующий, он сделан из индивидуальностей, но внеперсональных, или из единич­ностей, но доиндивидуальных»¹. В этой оценке, как мне представля­ется, выражена некоторая парадоксальность существования структур по отношению к человеку как субъекту: с одной стороны, признается зависимость структур от субъекта, а с другой - данная зависимость отрицается. И эта двойственность, по-видимому, неизбежна. Ведь все, что связано с человеческим бытием так или иначе пронизано его де­ятельностью, при этом нельзя не понимать, что нет некоего человека вообще, а все созидается конкретными личностями. Но вот уровень структурного существования таков, что в нем личностное растворяется (воспользуемся терминами Делеза: распределяется, рассеивается, кро­шится, кочует) во «внеперсональном», внесубъектном. Или, как считал Фуко, речь должна идти о том, «чтобы отнять у субъекта (или у его за­местителя) роль некоего изначального основания и проанализировать его как переменную и сложную функцию дискурса»^[202][203].

3.3.